A− A= A+ В ожидании отложенного роста
Неопределённость нарастала весь 2016 год и взорвалась на финише никем нежданной победой Трампа. Из той же категории и наш проект бюджета на ближайшую трёхлетку, хотя в один ряд с американским событием конечно, не встанет. Но по жизни он ближе, а по значимости, может, и важнее. Не случайно его обсуждают не только депутаты Государственной думы, но и люди попроще — пытаясь соотнести общее ожидание экономического роста со скромными планами правительства. А в банковском сообществе — свой фактор неопределённости: Центральный банк рассчитывает ещё в этом году провести поправки в три федеральных закона, которые поделят действующие банки на два уровня. Поэтому мы решили оставить Трампа за скобками, а внутренние события, напрямую затрагивающие читателей журнала, попросили прокомментировать исполнительного вице-президента РСПП, председателя Совета Ассоциации региональных банков России Александра МУРЫЧЕВА.
Безусловно, и проект бюджета, и основные направления денежно-кредитной политики — важнейшие документы, определяющие жизнь страны на предстоящую трёхлетку, и нам чрезвычайно важно понимать, как эту перспективу видит правительство. Но я, признаюсь, давно уже привык корректировать свои собственные оценки с позицией бизнеса, регулярные опросы которого мы внимательно анализируем. И с учётом этого общая реакция на проект бюджета, который уже прошёл первое чтение в Государственной Думе, состоит в том, что правительство фиксирует стабилизацию экономики, наметившуюся в последние месяцы.
Это, конечно же, не может не радовать, но в то же время и тревожит. Очень уж неустойчива такая позиция. Развернуться она может как движением вверх, так и падением. И если мы под этим углом рассмотрим содержание бюджета, то, к сожалению, не увидим в нём ни сигналов предстоящего роста, ни сколько-нибудь серьёзных мер, направленных на оживление экономики.
Все, разумеется, понимают, что верстался документ в очень непростых условиях, что возможности правительства жёстко ограничены, а источники финансирования существенно сжались. Но, похоже, именно эти обстоятельства и превратились в главную доминанту, вытеснившую меры и усилия, которые необходимо предпринять, чтобы выявить точки роста, оказать им поддержку и обеспечить ускорение. А в итоге получили бюджет Минфина, в котором не нашлось места для Министерства экономического развития.
И это очень печально, потому что стране, вне всяких сомнений, требуется развитие. Только движение в ожидаемом направлении способно обеспечить истинную стабильность, порождающую уверенность в завтрашнем дне и доверие, в котором так нуждается бизнес.
БДМ: Тем более что в уходящем году были и серьёзные подвижки. Возникли, в частности, различные фонды, умело находящие точки роста и оказывающие поддержку инициативному бизнесу. Хоть они-то получат развитие в ближайшей перспективе?
Действительно, в последнее время появились десятки различного рода институтов развития. Правда, полноценных, оперирующих реальными ресурсами — по пальцам можно пересчитать. А ключевой игрок, безусловно — Фонд поддержки и развития промышленности, созданный Минпромом. Он активно развивается и, что принципиально — в регионах, откуда уже на порядок выросло число обращений, а общее количество заявок, принятых к рассмотрению, перевалило за две тысячи. Одобрено финансирование 150 проектов, многие находятся в стадии реализации. Иными словами, мы имеем наглядный пример успешного частно-государственного партнёрства, в котором на практике прошли обкатку реальные механизмы балансировки интересов и контроля за исполнением взятых на себя обязательств. Но… уже в 2017 году финансирование фонда резко сокращается — более чем на 4 миллиарда рублей.
Аналогичная участь, к сожалению, ожидает и другие работающие институты развития. В том числе и те, что нацелены на поддержку малого и среднего предпринимательства. Хотя все прекрасно понимают: именно этот сегмент бизнеса наиболее восприимчив к задачам диверсификации экономики, структурным преобразованиям и инновационному развитию. Но в проекте бюджета объём средств, выделяемых на поддержку этому сегменту, с нынешних скромных 11 миллиардов рублей сжимается к 2019 году почти втрое. И это очень негативный сигнал для среднего и малого бизнеса, который и без того сейчас снижает инвестиционную активность.
Спору нет, институты развития — дело новое, и не всем им удалось успешно пройти этап становления. Мы, например, так и не ощутили особой эффективности со стороны многих фондов, которые напрямую работают с бюджетом Российской Федерации. А некоторые и вовсе пребывают в стагнации. Очевидно, здесь требуется серьезная инвентаризация. Но те институты, что доказали свою дееспособность и высокую востребованность, должны не только сохранить объём финансирования, но и получить реальную возможность развиваться.
БДМ: С малым и средним бизнесом понятно: им по-прежнему придётся рассчитывать только на себя. Что вдвойне обидно, поскольку именно в этих секторах, по оценкам экспертов, да и самого бизнеса, сегодня имеется потенциал восстановительного роста и своевременная поддержка могла бы с лихвой окупиться. Но, может, проект бюджета отражает интересы крупного бизнеса?
Принципиально важно понимать, что интересы разного по размеру бизнеса в России очень отличаются. У крупного — своё особое восприятие действительности и своя внутренняя мотивация. Без тех же институтов развития он прекрасно обходится и вообще, его мало занимает, куда и сколько денег правительство собирается вкладывать. Зато у него очень серьёзные претензии к правилам игры. К налоговому режиму, например, требования просты: он должен быть предсказуемым, понятным и стабильным, хотя бы на ближайшие пять лет. Следующий пласт интересов — снижение фискальной нагрузки, а также административного давления и «крышевания» различных структур на местах. К сожалению, эти явления всё ещё широко распространены и приводят к искажению конкурентной среды на региональных рынках в пользу «своего» бизнеса.
Но если на этом поле взаимодействия будет достигнут баланс, то правительство, с точки зрения крупного бизнеса, может спокойно отойти в сторону. В отличие от малого и среднего, который не может обойтись без заёмных средств, деньги у крупного бизнеса есть. И если будет обозначена стабильная перспектива в правилах игры, он начнёт инвестировать. Прежде всего, разумеется в развитие собственного производства, но не только. Исследования и экспертные оценки показывают, что при благоприятных условиях, только за счёт средств предприятий можно закрыть до 50% требуемого объёма инвестиционных ресурсов.
БДМ: Добавим к этому восемь процентов, которые в общем объёме инвестиций приходятся на банковские кредиты. Но тогда получается, что бюджету вместе с малым и средним бизнесом остаётся найти всего 42% средств, необходимых для нормального развития страны?
Примерно так. Не надо только упускать из виду, что реальными все эти цифры и расчёты становятся только в том случае, если будут созданы благоприятные условия. А это само по себе очень и очень непросто. Да к тому же требуется ещё и такая трудноуловимая вещь, как доверие, которое в первую очередь опирается на способность власти последовательно и неукоснительно исполнять свои обещания. А здесь особенно трудно рассчитывать на предсказуемость, и лучший тому пример — недавнее заявление, что в правительстве рассматривается вопрос о переходе к прогрессивной шкале налогообложения физических лиц. С чего вдруг, и почему именно сегодня? Объяснить никто никогда не сможет. Зато очевидно, что доверие к власти получило ещё одну мощную пробоину, и затягиваться она будет не месяц, а, может, и не год.
Вопрос доверия и психология поведения граждан для России чрезвычайно важны. А у нас то и дело возникают новые идеи: то отчисления в социальные фонды предлагают пересмотреть, то НДС заменить налогом с продаж. А для бизнеса всё это — очень серьёзные факторы, определяющие его эффективность. Любые праздные обсуждения таких тем первым делом повышают непредсказуемость. А с другой стороны, возникает ощущение, что правительство озабочено только одним: как бы придумать ещё один способ получения мзды с бизнеса. И, как реакция — вопрос: а куда, собственно эти отчисления идут? На затыкание дыр в бюджете, которые образовались в результате управленческого брака, или всё же на формирование ситуации, в которой дыры перестанут возникать?
БДМ: Вопрос, конечно, интересный, вот только ответа на него, боюсь, мы не получим. Давайте поэтому перейдём к банковскому сектору.
К сожалению, нынешний год он провёл не на облаке, а в стагнирующей экономике, поэтому и результаты соответствующие: активы падают, деньги дорогие, и кредитование реального сектора уже сжалось на два триллиона рублей. Сигналы тревожные. Мы и в прежние годы не обходились без трудностей, но экономика росла, и это создавало реальные возможности, позволяющие «на ходу» избавляться от возникающих дисбалансов. Правда, за 9 месяцев получен относительно неплохой финансовый результат: четырёхкратный рост, до 530 миллиардов рублей. При этом, основной вклад в финансовый результат внес Сбербанк. Но, тем не менее, рост. Зато численность банков продолжает убывать: за восемь месяцев — ещё минус 74 организации.
БДМ: Но, может, хоть реформа порадует. Честно говоря, я такого не припомню: летом на Санкт-Петербургском форуме впервые была озвучена идея, а уже в ноябре регулятор подготовил поправки в законодательство, которые вводят радикальные изменения в структуру и принципы действия отечественной банковской системы. Как вы оцениваете эти преобразования?
В концептуальном смысле, и РСПП, и Ассоциация региональных банков России готовы поддержать предложения регулятора. Прежде всего потому, что идея пропорционального регулирования исходит от банковского сообщества и в прошлые годы неоднократно предлагалась в разных форматах. Небольшие банки справедливо жаловались на избыточность нормативных требований к тому бизнесу, который они фактически ведут.
БДМ: И что — прошло полгода, и уже просматривается реальное упрощение надзорной нагрузки?
Да, результат, безусловно, просматривается. После сочинского форума и ряда других встреч, концепция существенно переработана, и в законопроект заложена версия, в которой учтены многие наши предложения. Во-первых, ЦБ отказался от деления банков на федеральные и региональные, которое несёт дискриминационный подтекст. Вместо этого вводятся две категории лицензий — базовая и универсальная. Соответственно, генеральная и иные виды лицензий исчезают. Снят вопрос территориального ограничения деятельности. Валютные ограничения сохраняются, но в более мягком формате. Детали продолжают обсуждаться, а цель одна — минимизировать издержки банка, связанные с обслуживанием клиента.
Что касается объёма надзорных требований, то для разных категорий банков они радикально отличаются. Банки с капиталом от 300 миллионов до 1 миллиарда рублей получают базовую лицензию, и для них вводится всего пять надзорных нормативов. Банки с капиталом от одного до трёх миллиардов рублей по своему усмотрению могут получить как базовую, так и универсальную лицензию. А те, у кого капитал превышает 3 миллиарда рублей, в обязательном порядке получают универсальную лицензию, и на них распространяется полный надзорный пакет, включая базельский компонент и его новые версии, которые будет вводить Центральный банк.
БДМ: И когда мы получим новый формат банковской системы?
Предполагается, что закон вступит в силу с 1 января 2018 года. И в принципе, для тех, кто автоматом, как говорится, попадает в категорию с универсальной лицензией, вполне достаточно времени, чтобы разобраться в новых правилах поведения на рынке и подкорректировать под них бизнес. Но есть десятки, а, может, и сотни банков, для которых уровень лицензии приобретает ещё и сущностный характер. Прежде всего, разумеется, он связан с особенностями клиентской базы и перспективами её развития. Те же валютные ограничения, могут привести к утрате нескольких ключевых клиентов, а мы хорошо знаем, что для небольших банков уход и одного крупного заёмщика становится подчас критичным. Поэтому вопрос статуса для многих превращается в вопрос выживания или — перехода в иную категорию.
Но я категорически не согласен, чтобы такого рода задачи люди решали впопыхах. Тем более когда они связаны с позицией собственников банка, которым предстоит его существенно докапитализировать. И даже если они согласны на такой шаг, всё равно требуется время, чтобы высвободить средства и их аккумулировать. А ведь это — чисто техническая сторона дела. Чтобы принять решение о дополнительных инвестициях, нужна уверенность в том, что они будут эффективными. Иными словами, нужно понимать, как и почему в докапитализированном банке будет прирастать клиентская база, какие факторы обеспечат рост кредитования, расширение комиссионных и иных доходов. По существу, речь идёт о формировании новой стратегии банка и проработке реперных точек, которые обеспечат её реализацию. Как можно отводить на такую работу несколько месяцев?
Поэтому мы будем твёрдо настаивать, чтобы сроки вступления в силу нового закона были отодвинуты. Допускаю, что на фоне массового отзыва лицензий такая позиция может показаться странной: какая разница, в какой категории окажется, в конечном счёте, десяток-другой небольших банков? Но я убеждён, при всей сложности периода, который мы проживаем, экономический рост в стране всё же начнётся. А это значит, что первыми будут востребованы банки, которые умеют грамотно оценивать ситуацию, потенциал заёмщика и принимать на себя риски инвестирования. И для меня очевидно, что в этом передовом отряде, вне всякого сомнения, окажутся банки, не побоявшиеся в сегодняшние непростые времена принять решение о своей докапитализации. И ради этого, право же, стоит подождать 1,5-2 года.
Беседовал Виталий КОВАЛЕНКО
Банки и деловой мир. Декабрь 2016г. С. 34-37.
